Мы подъехали к дому Роналда одновременно с телегой, на которой привезли несчастную торху – прекрасное белокурое создание, зареванное, с синяками на руках, связанное, как дикий зверь. Хозяин окинул ее презрительным взглядом и поинтересовался у сопровождавших рабыню солдат, нашли ли уже сообщников.

— Нет, она пока молчит, мейдир, — подобострастно ответил служивый. — Барон альг Сомаарш не давал разрешения на допрос первой степени, мы провели только стандартный.

— Плохо провели, раз не разговорили девчонку, — отрезал виконт. – Или барон давал особые указания?

Судя по тону, которым он это произнес, хозяин осуждал мягкость друга.

— Никак нет, мейдир. Все строго по инструкции: не бить, ран не наносить, только моральное давление.

Норн вернулся к лошади и снял меня с седла.

— Завтра мы увидим поучительное зрелище, Лей. Поучительное для тебя, — уточнил он. – Публичное наказание торхи. Побег – второе по тяжести преступление рабыни. Впрочем, сама все увидишь.

Я не хотела ничего видеть, попыталась убедить виконта не брать меня на экзекуцию, но тот оказался неумолим: «Для твоего же блага, чтобы училась на чужих ошибках».

 

 

На рассвете меня вырвали из объятий сна и потащили на Площадь слез.

Палач лениво курил трубку рядом с арсеналом плетей, длинных прутьев, стальных цепочек и прочих предметов, способных причинять боль. Он разложил их по размеру на специальном столе перед столбом с цепями и кольцами. От одного вида пыточных инструментов и равнодушных лиц наблюдателей стало плохо.

Вцепившись в рукав хозяина, с мольбой посмотрела ему в глаза.

— Тот норн – ваш друг, попросите его, чтобы торху не забили до смерти! Я все, что угодно сделаю!

Понимаю, глупо, многие сказали бы: «О своей шкуре пекись!», но не могла смотреть на истязание другого. Это как – стоять и в душе радоваться, что не тебя? Нет, не могу! Как, как можно наблюдать за убийством и не пытаться ничего сделать? Я могу, и я должна. Та девушка, она ни в чем не виновата. Разве она украла, убила? Или обязана любить всякого, кто ее купил? О, виконт полагал: обязана, раз привел на показательную казнь. И танца на балу лишил тоже, чтобы скорее превратилась в вещь.

Да, хозяин, я думаю, как вы думаете хозяин, хочу, чего хотите вы, и зовут меня Зеленоглазка, как собаку! Шоан, разве можно желать подобного?

Блондинка барона такая хрупкая, с такой тонкой кожей. Хватит пары ударов, чтобы сломить, как тростинку.

Шоан, она человек, а они!..

В ужасе огляделась: никто, абсолютно никто не вступится.

Перед глазами вновь встала картина разоренного города. Какая жалость, Иалей, араргцы привыкли убивать, им плевать, женщина, ребенок, старик ли перед ними.

— Не забьет, — равнодушно «успокоил» хозяин. – Инструменты приготовили для другой. Ее тоже накажут за побег, но с отягчающими обстоятельствами. На объявление глянь.

Оторвав взгляд от помоста, увидела то, что упустила из виду: список приводимых к исполнению приговоров. Среди них значился один смертный: для хыра. Его казнили за пощечину владельцу и убийство его собак.

Торху, которую наказывали первой, звали Тарша. Она обвинялась в побеге и причинении вреда аверду.

— Запомни раз и навсегда: наказание для рабыни всегда выбирает хозяин, — наставлял виконт. – Его ограничивает только закон. В эдиктах четко прописана верхняя планка ответственности за тот или иной проступок. Если она соблюдена, никто не станет вмешиваться в чужие дела.

Хозяин ласково погладил по волосам и привлек к себе, давая возможность, если будет страшно, уткнуться ему в пальто. Хоть на этом спасибо. Только вот хотелось, наоборот, оказаться подальше от него, желательно в родном Тулоне. Наверное, оттолкнула бы виконта, только страх сковал тело, да и, признаться, жутко хотелось к кому-то прижаться, отгородиться от ужаса показательной казни.

Солдаты вывели осужденную. Зачитали приговор. Судья – важный человек с золотой цепью, восседавший на особом кресле – спросил владельца торхи, не желает ли тот изменить наказание или вовсе отменить. Норн ответил отрицательно, встал рядом с палачом, следя за тем, как испуганную девушку в короткой нательной рубашке привязывают к столбу. Он указал на тело несчастной, и его тут же лишили покровов.

— Что предпочитает мой норн? – осведомился палач.

— «Кошку».

Сглотнув, закрыла глаза и считала удары по крикам, зарывшись в теплую ткань пальто. Хозяин молчал. Наконец стоны стихли, и я решилась взглянуть на помост.

Торха висела в другом положении, лицом к зрителям. Голова безвольно поникла, живот пересекали красные полосы – следы от плети. Всего пять или шесть.

— Она умерла? – тихо спросила я.

— Нет, потеряла сознание от боли. Норн бил сам и не рассчитал силу, сумел нанести только половину ударов.

«Не рассчитал силу»! Так буднично, будто речь шла о вещи! Искоса глянула на хозяина. Он ведь тоже бил. Хватало в моей жизни провинности, благодаря котором близко познакомилась с пряжкой ремня. Виконт перекидывал через колено и стегал. Да, к его чести, не до крови и отмерял не больше шести ударов, только вот боль и унижение долго полнились. В последний раз хозяин наказывал давно: четыре месяца назад. Я нарушила запрет, вот и поплатилась.

— Они продолжат?

С животным ужасом наблюдала за тем, как торху приводят в чувство. На нее вылили ведро воды, отвесили пару оплеух и сунули под нос какую-то склянку. Бедняжка задергалась – пришла в себя.

— От хозяина зависит, — пожал плечами виконт. – Захочет забить до смерти — продолжат, но, по-моему, не стоит. Пятьдесят ударов «кошкой» не всякий мужчина выдержит. Торхой девочке уже не быть – с такими-то шрамами! А как за хыру еще можно выручить деньги. В конце концов, она никого не убила, чтобы превращать кожу в лохмотья.

Торху вновь облили водой, и истязание возобновилось. Его прерывали дважды по той же причине: девушка теряла сознание. Наконец все закончилось. Обмякшее окровавленное тело сняли, завернули в холстину и унесли.

— Неужели вам ее не жалко?

Разрыдалась. Сначала тихонечко, потом в полный голос. Представила себя на месте брюнетки. Поступил бы так же жестоко собственный хозяин? Сколько ударов досталось бы мне? Он сказал, пятьдесят много, не выручить денег. Значит, только это важно, не мои слезы, не крики, а звон монет.

— Почему не жалко? – Виконт кивнул Роналду, сказал, после зайдет. Надеюсь, без меня, иначе у палача прибавиться работы. Даже страх смерти не заставит улыбаться попивающему вино чудовищу, изуродовавшему женщину. – Но существует закон, за нарушения которого необходимо карать. У каждого есть права и обязанности. Не спорю, норн перестарался, но она сама виновата.

Палач тщательно протер инструменты, а его расторопные помощники-хыры вымыли помост.

Квит вывел следующую жертву – белокурую торху барона Роналда альг Сомаарша. Она тряслась от страха, порывалась вырваться, но безуспешно. Ее раздели до нижнего белья и подвесили на столбе. Квит ловко расстегнул застежку бюстье, оголяя спину.

— Сколько прикажите? – поигрывая кнутом, обернулся к владельцу торхи палач.

Барон провел рукой по вспотевшему лбу и, подумав, ответил:

— Двадцать три удара. По одному и тому же месту старайся не бить. Кнут без шипов и утяжелителей. Если потеряет сознание, не продолжай.

Палач кивнул и показал орудие исполнения наказания. Норн придирчиво осмотрел кнут и велел дать второй для сравнения. В итоге выбрал тот, что на вид казался легче.

— Ты спрашивала, жалеют ли провинившихся торх? – Хозяин наклонился ко мне. – Роналд только что пожалел. Дело не только в количестве ударов, но и в том, чем и как их наносить. При желании, Лей, тремя-четырьмя ударами можно сломать позвоночник. Но не этим кнутом: он только для боли. смотри, у него легкая рукоятка и широкий ремень. Безо всяких шипов, просто полоса кожи. Вред, причиняемый ударом, напрямую связан с вложенной в него силой и площадью соприкосновения с телом – чем она меньше, тем опаснее.

Он объяснял, я не слушала, обратив взгляд на спину девушки.

Резкий свистящий звук, и на кожу легла первая алая полоса. Торха дернулась, но промолчала. она вскрикнула на третьем ударе и судорожно задергала ногами. Прекрасно понимала, что она чувствовала: сама пережила подобное. Квит хозяина был мастером своего дела и умел причинять боль не хуже палача.

— Можно по ногам, — подал голос Роналд, и кнут тут же прошелся по пяткам осужденной.

Он двигался снизу вверх, постепенно подбираясь к лопаткам, оставляя кривые пояса кровоподтеков. Как и просили, палач не бил со всего размаху по одному и тому же месту. Торха рыдала. Оставалось еще три удара.

— Ладно, довольно!

Барон встал с кресла, установленного рядом с судьей; там же сидели остальные хозяева, чьих рабов сегодня наказывали. Остальные благородные устроились в своеобразной ложе – огороженном от простого люда пространстве, которое охраняли солдаты. Желающие могли взять складные стулья. На одном из таких и сидел хозяин. Разумеется, я стояла.

Роналд взошел на помост и забрал у палача кнут. Барон провел рукоятью по позвоночнику рабыни, упер ее в подбородок девушки, заставив замолчать. Мне даже показалось, несчастная затаила дыхание. Роналд пару минут смотрел ей в глаза и отошел. Торху развязали. Прикрывая грудь руками, она стояла на коленях, держа спину прямой – видимо, иначе не могла. Стояла и беззвучно плакала. Волосы намокли от слез.

Барон внимательно осмотрел рабыню и распорядился увезти ее домой. Бросив взгляд на виконта, Роналд кивнул ему и поинтересовался, будет ли он у Георга. Норн ответил утвердительно, встал и потащил меня к выходу.

Хотелось узнать дальнейшую судьбу белокурой девушкой, но спросить не решилась. После выяснилось, ее все-таки оставили торхой, но до первого проступка, какой бы характер он ни носил. Значит, действительно нравилась владельцу.

Наказание на площади Слез еще долго снилось в кошмарных снах.