Женщина мягко улыбнулась и положила руку мне на плечо, будто старшая сестра. Высокая, темноглазая и темноволосая, со смуглой кожей. У глаз – едва заметная паутинка морщин. Пожалуй, она тут самая старшая. Одета тоже нарядно: не в серое, а в жемчужное платье. Без драгоценностей и дорогой отделки, но все равно не по-рабски.

— Отойдем, осмотримся, пока торх не увели. Скоро уже, как только король появится.

— Можно спросить? – Любопытство-таки победило. – Почему на вас нет колокольчика?

Полагала, собеседница обидится – нет, рассмеялась. Видимо, никто прежде не задавал таких наивных вопросов.

— Потому что я благонадежная торха и скоро стану импари. Во всяком случае, — она понизила голос и искоса глянула на норна, с которым пришла. — Хозяин намекал, после четырех здоровых сыновей и двух прекрасных дочек женится. Мне признаться, все равно, я готова родить седьмого, оставшись торхой.

— То есть, вам нравится быть рабыней?

Стояла и не верила собственным ушам. Как можно радоваться ошейнику, статусу вещи, пусть даже хозяин относится как к человеку? Не сидеть же взаперти! Ведь за стенами любой плюнет в лицо, оскорбит, заставит сидеть на полу.

— А я не чувствую себя рабыней. Стыдно признаться, — хихикнула она, — но я тряпку в последний раз пять лет назад в руках держала. Хырами командую, за порядком в доме слежу. Моя главная забота – хозяин, а разве в тягость делать приятное тому, кого любишь? Да, — ответила она на невысказанный вопрос, —  хозяина можно любить и быть счастливой.

Я покачала головой. Не понимаю, как можно полюбить клетку, питать нежные чувства к покупателю. Озвучила свои сомнения и наткнулась на отповедь. Торха смотрела как на несмышленыша. «Ты еще мала», — читалось в ее взгляде.

— Дурочка! Хозяин — обычный мужчина, может испытывать и вызывать чувства. Я же сначала тоже, как ты, дичилась, к себе не подпускала. А потом все само изменилось, когда он вторую торху завел. В итоге хозяин ее другу подарил, тем более девчонка с норовом оказалась, а я каждое утро просыпалась под боком норна. Он для меня как муж, жизнь отдать за него готова. Мой Сотьер! – с любовью произнесла женщина.

Она обернулась, отыскав своего норна в толпе и послала ему улыбку.

Подумала о себе и хозяине. Привыкла ли? Пожалуй. Только вот не простила и не прощу ни одного удара. Он хозяин, я рабыня, только и всего. Да, виконт Тиадей лучше других норнов, но от этого он не перестанет оставаться врагом, одним из тех, кто убивал родных, насиловал подруг, лишил меня будущего. Можно подумать, я мечтала ублажать мужчину даже не за титул, а за освобождение от побоев! Супругу можно отказать, хозяину – нет. И дети, какой разве покойный – полагаю, Иахим погиб, защищая родную землю, как положено дворянину, — жених заставил бы рожать против воли, а потом бы решал, сохранить ли ребенка, дать ли ему свою фамилию.

Как же я иногда ненавидела араргцев! Сашера альг Тиадея тоже. Наш покой украли Наездники, по их приказу убили мать. Думаете, такое можно простить? За пару ласковых слов, пригоршню монет и обещание статуса загадочной импари? Последняя обозначала младшую жену норна неблагородного происхождения.  Она носила фамилию мужа, но не получала его полного титула. К примеру, я бы стала Иалей альг Тиадей, а не виконтессой альг Тиадей. Однако обращаться к импари следовало как к норине, со всеми вытекающими отсюда правами. После смерти супруга она ничего не наследовала, только если муж в завещании упомянет, зато дети считались полноправными норнами.

— Мне кажется, — взволновано шепнула собеседница, ворвавшись в мои мысли, — Сотьер уже кольцо заказал. Иначе о чем он говорил с ювелиром? Любовницы у него уже нет, — женщина самодовольно улыбнулась, давая понять, что приложила руку к избавлению от соперницы, — а жена умерла два года назад. Да и колокольчик не велел надеть – значит, вольную подписал.

Вольную… Значит, такое возможно, без всяких сыновей, похожих на норна. Или я неправильно трактовала закон, и имелось в виду, что ребенок должен понравиться норну? Да нет вроде, там ясно речь именно о внешности: первенец — копия отца.

— Анарина, иди сюда!

Торха извинилась и упорхнула к хозяину. Тот взял ее за руки, что-то сказал. В ответ она просияла и поцеловала его в губы. Норн ответил на поцелуй, обнял, увел прочь. Потом видела, как они танцевали, как она смотрела ему в глаза.  После танца норн взял с подноса два тонких бокала и, усадив торху на колени, отдал один из фужеров ей. Слышала, как женщина смеялась, вежливо, без смущения, здоровалась с дамами и кавалерами, обмениваясь с ними парой фраз. Ей позволили остаться, даже когда объявили о выходе высочайшей особы – короля Никотаса Второго. Значит, собеседница не ошиблась, и уже стала авердой. Счастливица!

Однако не всех любили хозяева. Они жались у ног владельцев, вздрагивая от каждого движения мучителей, прятали лица и старались слиться с полом. На обнаженных руках виднелись следы от ожогов и свежие царапины.

Как и предсказывала Анарина, торх выгнали, и мы добрых три часа просидели в душном помещении. Нам прислуживали хыры, среди которых оказалось много мальчиков. Догадываюсь, зачем они во дворце. Все чистые, причесанные, но от меня не открылся страх в глазах и следы косметики на лицах – замаскированные синяки, чтобы не смущали гостей. Хыры обмахивали нас гигантскими веерами, приносили воду, некрепкое вино, фрукты и легкие закуски.

Разговоры велись, разумеется, о хозяевах и нелегкой доле личной рабыни.

Не хотелось бы участвовать в тех оргиях, которые описывали девушки! Терпеть не могу пьяных мужчин, а целовать хмельного, прикасаться к нему…

— Меня даже в бордель брали, — рассказывала одна торха, — у жриц любви учиться.

Другая вспоминала, как хозяин иногда одалживал ее друзьям. Третья ненавидела ночь за окровавленные простыни – мучитель брал ее как зверь. Врача вызывал редко, только когда торха не могла самостоятельно встать, зато с женой обходился мягко, предупредительно.

Разумеется, жизнь не всех торх наполнена ужасами и болью. Слушала рассказы о спокойной размеренном быте в хозяйском доме, об удовольствии, которое можно испытать с мужчиной, о детях, подарках. Некоторые торхи владели хырами. Разумеется, они не желали возвращаться на родину: – «Что я там забыла? Родные давно мертвой считают, если сами живы. Там нищета, неустроенное будущее. Замуж выйдешь – не лучше, чем сейчас будет. Думаете, жен не бьют? Еще как! И мужья, и девери. А тут пальцем никто, кроме хозяина, не тронет. Если не дура, как любовница устроишься».

— Меня хозяин устраивает, — возразила в ответ на обвинение норнов в повальной жестокости полноватая рыжая торха. – В постели мужик хороший, нечасто к себе зовет, зато деньги дает регулярно. Не бьет, даже не оскорбляет. Я себе такие вещи купила, которых на свободе не видела. С госпожой общий язык нашли, вместе за покупками ходим. За детишками хозяйскими присматриваю, в школу мальчишек провожаю. Один день в неделю могу делать все, что захочу. За пределы города свободно выпускают, если надобность есть. Единственное, что плохо, — любовника не заведешь. Но, думаю, эту проблему я тоже решу.

Дверь распахнулась, и голоса смолкли. На пороге возник хозяин. Он поманил к себе и увел. Как оказалось, в самую гущу праздника, к разряженным дамам и кавалерам. Виконту почтительно кланялись представители местного второго класса, даже некоторые дворяне – далеко не последний человек в государстве. Семеня рядом с норном, я с тоской смотрела на танцующих.

— Что, тоже хочешь? – с издевкой поинтересовался норн.

Издевался. Прекрасно знал, торхам положено стоять в стороне и вздыхать.

— Да ладно вам, виконт Тиадей, не лишайте ее возможности ненадолго почувствовать себя принцессой!

Сия блеском драгоценностей, к нам подошла норина Доррана. Только почему она называла хозяина на «вы»? Наверное, скрывала любовную связь. Забавно: все слуги знают, а норина притворяется.

Любовница хозяина пришла на бал с братом – слишком они похожи, чтобы мужчина оказался посторонним.

Норны обменялись приветствиями, Доррана присела в реверансе. Я тоже поклонилась и, подняв глаза, наткнулась на пытливый взгляд норины.

— Ты что-то натворила?

Хозяин промолчал, покосившись на меня. Значит, отвечать нужно мне, только вот нужных слов не нашлось. Не вменять же в вину подтолки норины Дорраны, которые стойко сносила?

— Попроси прощения, — так и не дождавшись ответа, расплылась в улыбке норина. – Глупо попасть на бал и пропустить танец торх. Ни за что не поверю, будто такая хорошенькая девочка не умеет просить прощения!

Вновь промолчала: извиняться за мифические прегрешения не умела.

Сидя на полу, наблюдала за тем, как хозяин кружит по паркету любовницу и других партнерш. Старалась не обращать внимания на презрительные взгляды дворян. Переживу, на торге приходилось хуже. Ты игрушка, Иалей, привыкай.

В перерыве между танцами бегала в буфет за пирожными и мороженым для дам хозяина. Сама, разумеется, ничего из этого не пробовала, только норина Доррана, шутя, предложила облизать после нее ложечку. Я вежливо отказалась. Норина насупилась. Видимо, посчитала слишком гордой.

Наконец объявили танец торх – единственное развлечение, предусмотренное для рабынь на празднике жизни. Увы, оно прошло мимо меня: виконт куда-то вышел. Он объявился сразу после танца вместе с каким-то военным. Последующие полчаса вылились в жуткую скуку. Мужчины говорили о войне, а мне приходилось слушать.

Домой вернулись на рассвете. Полагала, норн сразу ляжет спать, но задержал. Он принес из библиотеки книгу и сунул мне в руки:

— Просмотреть от корки до корки! Первый раздел изучишь в обязательном порядке, второй тоже пригодится.

Взглянув на обложку, поняла, приличной девушке лучше дальше первой странице не читать. Надеюсь, картинок нет.