Меня забросили на плечо, как отрез ткани. Руки и ноги крепко связаны, во рту кляп. Весело насвистывая, солдат понес добычу в сторону школы, а офицер с подчиненными продолжили подомовой обход.

Снаружи все пылало. Под ногами хрустел пепел, в воздухе стоял запах гари. Закашлялась: тяжело стало дышать. На развалинах домов сидели драконы, зорко следя, чтобы никто не ушел от карающего меча Арарга. То здесь, то там валялись тела. При виде них к горлу подступал рвотный спазм. Мужчины, женщины, изредка дети. Обгоревшие, прошитые пулями, изрубленные холодным оружием. Они сопротивлялись и встретили смерть на улицах родного города.

Снаружи все пылало. Под ногами хрустел пепел, в воздухе стоял запах гари. Закашлялась: тяжело стало дышать. На развалинах домов сидели драконы, зорко следя, чтобы никто не ушел от карающего меча Арарга. То здесь, то там валялись тела. При виде них к горлу подступал рвотный спазм. Мужчины, женщины, изредка дети. Обгоревшие, прошитые пулями, изрубленные холодным оружием. Они сопротивлялись и встретили смерть на улицах родного города, посреди почерневшего снега.

В бывших классах организовали сборочный пункт пленных. Приглядевшись, удивилась: здесь только женщины и дети. Очень много молоденьких девушек. Связаны далеко не все, некоторые, сжавшись в комочек, тихо скулят в сторонке. Никого старше сорока, в основном мои погодки. Дети – подростки, почти одни мальчики. Ни одной девочки моложе пятнадцати не заметила, что наводило на определенные мысли. Они брали тех, кто вступил в детородный возраст или у кого он наступит максимум через год. Нас, несчастных от пятнадцати до двадцати, держали отдельно под усиленной охраной – как особо ценный товар.

С улицы доносился невнятный гул, слышался задорный посвист наездников, крики, обрывавшиеся на высокой ноте, ругательства, шипение и треск, но выглянуть наружу и посмотреть, что там творится, мы не могли.

Прибывали все новые и новые партии пленных. Их сортировали и разводили по бывшим классам.

Меня развязали, но обрадовалась я рано: ноги стянули кожаным шнуром, будто лошади. Гневно сверкнула глазами, но промолчала. Уставилась в пол и просидела так до вечера. Думала о матери, отце. Собственная судьба меньше всего волновала.

Когда окончательно стемнело, нас покормили и велели ложиться спать. Разбудили на рассвете, построили в шеренги и начали заносить в списки. На каждого заполнялся опросный лист с указанием имени, происхождения, пола, возраста, перенесенных болезней, внешности и особых примет. Потом присваивался номер, соответствующий номеру листа. Он выводился смесью угля и хны на лопатках, так, чтобы не смыло дождем и не могли сами стереть. Разумеется, пленницы пытались избавиться от унизительных меток, но араргцы бдительно пресекали взаимопомощь.

После унизительной процедуры нам выдали теплую одежду. Одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: некогда эти вещи носили покойные тулонцы. Я категорически отказалась надевать куцый полушубок с чужого плеча. В очередной раз спасибо богам, не плюнула, хотя очень хотелось. И перехотелось, когда при мне в кровь разбили лицо мальчишке. За что? Посмел дерзить, дал волю кулакам. Солдат молча отвесил ему тумака, подхватил за шиворот и уволок прочь.

— Ну, желающие еще есть? – Дежурный капрал обвел притихших пленников презрительным взглядом. – Хыров хватает, от части можем прямо здесь избавиться. Запомните, — повысил голос он и для убедительности хлестнул плетью по воздуху, — отныне покорность – ваше единственное право.

Шубу таки надела. Она оказалась старой, но теплой. Значит, нас везут на север. Куда, и так понятно.

Уткнувшись в рукав, вспомнила дом, лицо матери, отца. Всхлип вырвался из горла и затих, стоило капралу посмотреть в мою сторону. Я его боялась.

Построив попарно, девушек выгнали во двор. Туда пригнали зарешеченные повозки странной конструкции: по потолку и бортам шли толстые доски с кольцами. Оказалось, к ним привязывали пленников.

Одна девушка попыталась сбежать. Отвернулась и вжала голову в плечи, чтобы не смотреть. В ушах стоял резкий, неприятный свист бича.

Некуда бежать, повсюду враги. Лучше выждать и постараться уйти по дороге. Нас слишком много, за всеми не уследишь, да и мир не без добрых людей.

Мне повезло. Я стояла у края, не пришлось терпеть мучения, причиняемые затекшими, поднятыми над головой руками.

На козлы сели солдаты. Оба с кожей, отливающей медью, темноволосые с необычными светлыми прядками: у одного на макушке, у другого за ухом. Еще двое примостились на облучке. Щелкнул кнут, и мулы потянули повозку в сторону ворот. Со слезами смотрела на то, что осталось от города, того, что было мне дорого.

Не все тела защитников успели убрать, и они темнели то справа, то слева, замерев в самых причудливых позах. Жадно пили подогретую магией воду из разбитого фонтана драконы с яркими алыми гребнями. Весело переговаривались наездники, сытые, довольные, смывшие кровь, гарь и копоть. Нервно косились на драконов холеные лошади с мохнатыми бабками, высокие, с блестящими миндалевидными глазами. Их выгуливали солдаты в серо-зеленом обмундировании.

А вот еще одна изюминка араргской армии – спесивые волшебники. На каждый батальон полагалось по одному магу, я видела четверых – значит, в город вошло минимум два полка. Почему решила, будто передо мной волшебники? По подвеске-октаэдру, выпущенной поверх теплой меховой куртки. Может, сословная школа и не блистала преподаванием, но об этом знаке нам рассказывали.

Один из магов лениво направился к нам.

Прикосновение к перстню на левой руке, неприметные движения пальцев – и пространство с легким щелчком исказилось, поглотив повозку. Мы: тридцать девчонок, — завизжали, в ужасе закрыв глаза. Еще бы, никто до этого не видел активизации портала.

Чуть сдавило голову, как от легкой мигрени.