Но мать стояла на своем: ничего не знаю, не лгу, дочка.

Ладно, может, отчим скажет? Тот заверял: ничего дурного о Хендрике не слышал.

Успокоиться бы, отчим ведь врать не умел, только не могла, дурное предчувствие мучило.

От деревни до города двадцать верст, пока новости дойдут… В итоге всю ночь проворочалась. Из головы не шло: обманывает матушка, щадит. То взгляд отведет, то разговор на мое житье-бытье в Вышграде переведет. В итоге сговорилась с соседом, чтобы отвез в город. Заодно местные сплетни послушаю.

К счастью, подозрения не сбылись. Хендрик действительно пару раз приезжал, ничего такого не делал, не говорил. В деревне у любого забора по дюжине ушей, а у женской половины населения они и вовсе мышиный писк уловят. Словом, настроение улучшилось.  Проведаю мужа, расцелую, а завтра с чистой совестью в «Спящую сову». Посидим с Лаэртом за кружечкой: я сидра, он — пива, — посмеемся над бабьими страхами.

Только авторшу письма все равно найду и волосенки повыдергиваю.

До города добралась без приключений. Никого из знакомых не встретила: ну да, час такой, не до гуляний. Отперла дверь, повесила дорожный плащ на крючок и прошла на кухню. Давненько я там не хозяйничала!

Хм, на столе лежит что-то, полотенцем накрытое, а в печи — суп. То ли в Хендрике кулинарные способности проснулись, то ли из трактира берет. Пошуровала ухватом, извлекла горшок, нюхнула: свежий, теплый еще. То есть не за деньги куплен, а тут, на кухне, сварен. Достала половник, попробовала: мясной, наваристый.

На столе холодный пирог с печенкой. Ладно, сейчас оценим, как муж в мое отсутствие ест. Только что-то по зиме у него разносолов не водилось — одни яичницы, дубовые покупные пирожки. Днем и вечером столовался у Шорта.

Пирог оказался вкусным. Хозяйка не пожалела масла.

Нахмурившись, кинулась в спальню.

Вроде, все, как обычно. Хендрик аккуратный, во всем чистота и порядок. Вот и сейчас кровать застелена, грязные носки на полу не валяются.

Обнюхала подушку, простыни — тоже ничего. Параноик ты, Агния, волосы ищешь, чужое нижнее белье. Муж позабавиться, дурочкой назовет, только вот мне не смешно. Кто сварил суп? И пирог, он не из трактира.

Увлекшись осмотром, не расслышала, как хлопнула входная дверь. Как раз проверяла сундук с чистым бельем, когда на пороге спальни возник Хендрик. Вздрогнула и с шумом захлопнула крышку. Оправила юбку, встала и улыбнулась. На щеках горели пятна стыда.

— Приехала?

Голос холодный, нерадостный. Стоит муженек, уперев руки в дверной проем, буравит взглядом. На плече дорожная сумка, сам помятый — значит, ночью работал.

— Голодный? Я сейчас! — засуетилась, пытаясь растопить лед.

Ничего, как услышит, что я с ним до сентября, подобреет. Подскочила, обняла, поцеловала и замерла, уткнувшись в рубашку. Точно, костром пахнет. Надо проветрить, а, может, и выстирать.

— Переодевайся, сейчас чайник поставлю. Я так соскучилась, так соскучилась!

Не утерпев, снова расцеловала. Только отчего он не отвечает? Губы твердые, будто чужие.

Хендрик, милый, я твоя жена, обними же, наконец!

— Агния, сядь, пожалуйста.

Оторопела от этих слов. Сердце ухнуло в желудок, ноги подкосились.

Хендрик осторожно отстранил, прошел к кровати и бросил на нее сумку. Вздохнул и лег.

— Все еще сердишься? – присела рядом и робко погладила по щеке. – Помню, ты возражал против учебы…

— Еще бы! — зло бросил супруг. — У меня не стало жены. Вбила в голову, будто станешь магичкой, наплевала на брак ради прихоти. Потешаются наверняка преподаватели над самонадеянной идиоткой. Или выгнали, наконец? Ума ни приложу, как ты сессию сдала.

Обидные слова хлестали по щекам. Впрочем, Хендрик и раньше был резок в суждениях. Пусть выскажется, остынет.

Хендрик замолчал, пристально уставился на меня. Провела рукой по волосам, поцеловала и обещала приезжать чаще. Так и распирало рассказать об Омороне, но это блюдо оставила на сладкое. Ректора Хендрик уважал, степень ответственности поручения оценит, перестанет дуться.

— Я все лето тут. Никаких книжек, никакой Академии. – Ради мужа откажусь от поездки к Светане. – Ты рад?

Потерлась щекой о щеку благоверного — ничего. Странно. Ласкаюсь, а он – ноль внимания. Наконец супруг, будто нехотя, обнял, но поцелуй не вернул. Ладно, я упорная, добьюсь своего. Помиримся, заживем.

Заверяла, Хендрик дороже Академии.

— Ты не думай, я бросить могу, но разве приятно, когда рядом дурочка? Вот и хочу до тебя дотянуться, помогать во всем. Хочешь, задания на дом возьму, только на сессию в Вышград уеду?

Зависла над его лицом, слегка приоткрыв губы – трюк беспроигрышный. Только Хендрик напрягся, отвернулся и сел.

— Агния, чайник поставь, — попросил он, — потом поговорим.

Почуяв неладное, спросила в лоб:

— У тебя кто-то есть? Я письмо странное получила. Вот.

Протянула мужу смятый листок бумаги и, внимательно следя за выражением любимого лица, с надеждой спросила:

— Это не ты писал, верно?

— Не я, — подтвердил Хендрик и метким ударом отправил письмо в корзину для растопки.

На радостях повисла у него на шее, но муж отпихнул и встал.

— Значил, Франка подсуетилась, — угрюмо пробормотал он, расхаживая по спальне, будто зверь по клетке. Растерянная, наблюдала за ним с кровати. — Я не просил, но так даже лучше: ты все знаешь. Только Франка не беременна. Пока, — Хендрик выделил голосом последнее слово.

Сердце сжалось. Вмиг пересохшими губами с трудом выдавила: