Глава 5.
Когда навсей брезгливо засунул тело Алексии обратно в мешок, даже не дернулась, будто окаменела. В ушах до сих пор стояли страшные слова бывшей сестры. Но ведь мы похожи… Это не дух Алексии, а подделка! Не мог отец ранить, а затем убить беременную женщину, не мог он растить меня ради корысти. Темные врут, вот и Геральт состряпал жутчайшую ложь, чтобы сломить, подчинить. Видимо, недоверие промелькнуло в глазах, потому что навсей посмотрел, как на щенка, ушибившего лапу по собственной глупости. Смесь жалости и превосходства вывели из себя. Как же я ненавидела сейчас приподнятый уголок рта, чуть нахмуренную переносицу и странный, непривычный ободок радужки! С хрипом раненного зверя, бросилась на Геральта, но, не добежав, с воем сползла на пол. Навсей тут ни причем, сама. Тяжело двигаться, когда из тебя вынули стержень, словно выдернули позвоночник. Жить без него невозможно, вот и лежала на полу, всхлипывая и гадая, была ли в моей жизни правда. Хотя бы маленькая крупица правды!
Геральт не подошел, не склонился, не промолвил ни слова. Я подсознательно ждала этого, хотя бы насмешек, но навсей, казалось, не замечал распростертого у ног тела. Живого тела, моего тела.
Сколько пролежала, не помню. Кажется, даже потеряла сознание, иначе почему не помнила, когда унесли Алексию?
Подняла голову и наткнулась на изучающий взгляд Геральта. Он сидел на стуле, закинув ногу на ногу. Ни один мужчина не позволил бы себе столь непристойной позы при женщине, а этот положил лодыжку на колено. И взгляд – будто интересно, подохнет ли паучок в банке.
— Ждешь утешения? – Вопреки ожиданиям, голос звучал ровно, без издевки. – И хочешь гордо от него отказаться, верно? А я не стану утешать. Попроси – может быть.
— Вы!.. — Поднялась на колени и поправила волосы. Никак не могла найти нужные слова, чтобы описать бушевавшие внутри эмоции. – Вы!.. Алексия… Вы чудовище, ваше сиятельство!
— Для тебя – Геральт или милорд Геральт. — Навсей встал, но лишь затем, чтобы перевернуть стул и оседлать его задом наперед, положив подбородок на сложенные на спинке ладони. – Все-таки жизнь спасла. О чудовище уже слышал, осталось только делами доказать, верно? Только вот незадача, — осклабился Геральт, — у меня есть дела важнее, нежели истязания светлой. Хватит с тебя собственной приемной семейки.
Темный помолчал и неожиданно спросил:
— Хотя бы ударить способна? А то все плачешь и сыпешь смешными ругательствами.
Задумалась и честно призналась:
— Нет.
Навсей впервые улыбнулся без примеси темных эмоций. Лицо его сразу преобразилось, стало похоже на то, каким увидела его впервые. Тем, которое всколыхнуло сердце. На мгновение даже забыла о крахе собственного мира.
— Я провожу тебя в спальню. Твою спальню, — на всякий случай уточнил Геральт. – Не выдержишь зрелища Талии. Можешь поплакать. Потом зайду и принесу пару книг. Пора приобщаться к собственным корням. Или Филиппу принести? Он, — навсей усмехнулся, разрушив иллюзию присутствия прекрасного незнакомца, — кажется, тебе понравился. Могу отдать. Светлых как ланг, не держат.
Вздрогнула и с возмущением глянула на Геральта. Он меня с кем-то спутал. И что значит – не держат? Как меня вообще собираются «держать»?
— О, гневаешься! — довольно констатировал Геральт. – Значит, живая. Правильно, стоит ли жалеть падаль?
— Они не падаль, они моя бывшая семья! Даже если отец… — я осеклась и исправилась, — человек, которого считала отцом, совершил тот поступок, он все равно лучше вас.
— Чем же? – лениво поинтересовался навсей и провел пальцем по спинке, будто проверяя, нет ли на ней пыли.
А действительно, чем? Нахмурилась, пытаясь сформулировать, и в итоге сказала лишь:
— Он способен на любовь и жалость.
Геральт фыркнул, но, к его чести, не стал комментировать. Вместо этого лениво поднялся и неспешно направился ко мне. Темный поднял на ноги и, придерживая за талию, повел к двери. Телепортом не воспользовался. Разумно, надо себя беречь. Видимо, лекарь во мне неистребим, раз думаю о здоровье темного в такую минуту.
Не помню, как дошли до лестницы, поднялись наверх.
Навсей бережно опустил на кровать и нагнулся. Я испуганно дернулась, и он терпеливо пояснил:
— Обувь сниму.
Прикрыла глаза. Пусть делает, что хочет.